Павел ПАНОВ
(Санкт-Петербург)
|
Вино
Когда бы не было вина,
То был бы серым мир и скучным,
Монах не тряс бы брюхом тучным,
Бочонок дососав до дна.
Когда бы не было вина,
То бы не встала с матом рота
И, выстилая путь до дота
Телами пивших до пьяна,
Не гулеванила всю ночь,
Рыдая, падая в обнимку…
Устав плясать тут под сурдинку,
Уж кто-то брёл, согнувшись, прочь.
Друзья лежат навеселе,
Храпят и просто скалят зубы,
Вы перебили всю посуду –
Горшки и черепки в золе!
Когда бы не было вина,
Не закрутил бы ус маэстро,
Не замесил бы спьяну тесто,
Там кровь – морковь, страна – жена…
Когда бы не было вина,
Куда бросать кресты и звёзды,
Как вспомнить всё, пока не поздно –
За что нам дали ордена!
Когда бы винный дух исчез,
То как нам спеть все песни хором,
Бог слуха не дал, значит, ором,
Но докричаться до небес!
Без этой винной лабуды
И как слезу, сердясь, размазать, –
Когда не плакал ты ни разу,
Душа-то лопнет от беды!
Когда бы не было вина,
То как узнать тоску и горечь,
Кому, как не бутылке в полночь,
Поведать – кто же есть Она!
Когда бы не было вина,
То как испить нам кровь Христову,
Тот парень был, как мы, рисковый,
Его, как нас, сдала Страна.
Когда бы не было вина,
На кой нам чёрт спасать фрегаты,
Когда шмутьём трюма богаты,
Но вот бутылок – ни хрена!
А вот другие корабли,
Хоть это было и не близко,
Но ради рома, порто, виски
Мы привели на край земли.
Когда бы не было вина,
Твоим губам где взять ту сладость,
Безумство, лепет, стон, и слабость,
И осознанье: жизнь одна!
Казаки
Море мелкое, лужа вонючая,
Крепость с именем диким Азов, –
Сколько здесь казачков-то замученных!
Начинали, панове, с азов –
Как на стены накидывать лестницы,
Как настилы варганить во рву,
Как карабкаться в поднебесие,
Гнать оттуда к чертям татарву.
В перехлёсте-то сечи сабельной,
Где, к тому же, сам воздух горит,
Нужно делать, панове, всё правильно,
А неловкое – повторить!
Казачки мы степные да конные,
Бог простит – даже жгли города,
Но вот крепости укреплённые
Не случалось брать никогда.
Янычары с башибузуками
Так не поняли – что за план:
«Вот захватим Азов, и без звука мы
Отступаем, панове, в туман!»
Вновь возьмём Азов обстоятельно,
И уйдём, как медведи во ржи,
Да ведь здесь – хоть семьёй, хоть с приятелем…
Ну, не можно в сём месте жить!
Тут до неба – четыре сажени,
Харч закончился, даже трава!
А луна – как на пику насажена
С чубом чёсанным голова.
Помигает устами бескровными,
Что-то силится произнесть –
Или тайну поведать загробную?
Или клад завещать… или месть?
…А года – то вороной, то чаечкой
Пролетели в Азов-городке,
Археологи уж и отчаялись
Подержать хоть монетку в руке.
Вдруг нарыли кувшинчик – да маленький!
В нём не золото, древний текст:
«Шлём приветы и батюшке с маменькой,
Сообчаем, в живых только есть:
Митька Селезень, Ванька Чёботов,
Да вот я – Илья Кошевой.
Пишем вам, не подумали чтоб вы,
Что мы здеся – с дурной головой.
То пойдут потом – вслух да шёпотом:
«Обезумели казачки!»
Мы Азов-то брали для опыта,
Чтобы было нам всё – с руки.
На кой ляд казачков-то угробивать –
Для Азова? Да чёрт бы с ним!
Мы хотели потом попробовать –
Взять осадой Ерусалим.
Гроб Господень вернуть, крещёные!
То терпеть нету больше сил…
Хан Ахмет, янычары чёрные,
Извиняйте, коль кто согрубил!»
Яхта
Ты явилась к нам в гавань, набитую льдом,
Как стакан набивают
Как стакан набиваютс виски,
И пошла аккуратно… нет-нет, напролом –
Это было бы не по-английски.
Пароходы, хрипя, заорали в туман,
Свет гасили, но не для уюта,
А чтоб видеть, сходя потихоньку с ума,
Всю тебя – от бугшприта до юта.
Облака парусов, струны тросов и вант –
Любят их пощипать ветрюганы…
И закручен по-фраерски аленький бант,
Что на ордене у капитана.
И по палубе чистой, как в бане полки,
Три матроса тащили швартовый,
Видно было, что им (very bad!) не с руки
В рыбной гавани, шлюхе портовой.
Что же делать, друзья! Помогите ей, флот!
Мастерами ты здесь нашпигован…
Вот кошмар всех морей – о, тупой кашалот! –
Покорёжил ей винт и шпангоут.
И пришли мастера, сапогами стуча,
Завели её в док, чтоб не сбрендить,
А потом мистер Грин, может быть, сгоряча
Пригласил капитанов на бренди.
И молчали они – браконьеры и пьянь,
Говорил он: «Вот кубки… регаты…»
А они уходили в туманную срань
От стрельбы и эфирного мата.
«Вот каюта моя… Гарнитур «Датский Принц»,
Это – кисти Моне, «Отраженье»…»
Их гоняли порой до японских границ,
Пушки гавкали на пораженье!
То по мачтам шмаляли, по курсу – в волну,
И по рубкам, снастям, такелажу…
Кто-то сбрасывал ход, кто-то – камнем ко дну,
Что-то крикнув в эфир про пропажу.
Кто в тельняшке рождён – уходил от ракет!
С крабом, грузом икры – в третьи страны…
Кэп попробовал вдруг рассказать про крокет,
Но не поняли мысль капитаны.
И, допив своё бренди, пошли, говоря:
«Вечно бриться… и жить тяжело-то!
И чего им шарахаться в русских морях,
Наших, блин, ушибать кашалотов!»
Отрывок из поэмы «Брошенные картины».
Вулкан
(масло, холст, 180х120)
Помпезное имя: Помпеи! Помпеи!
Из чёрного пепла метель у порога…
На мраморном ложе, уже холодея,
Гляжу на Вулкан, как на Главного Бога.
И в складках палящей, отравленной тучи,
Клубящейся прямо над городом, лесом –
Вот мальчик огромный, смеющийся лучник,
Стреляет в могучую грудь Геркулеса.
Должно быть, утратили мы нашу силу –
Собой любовались, весталок лаская?
За это – расплата, и ветер постылый
Потухшие души по пеплу таскает.
Над кратером туча меняет картины:
Вот ящер крылатый, вот грудь Мессалины,
И в чёрной хламиде, как страж карантинный,
Является некто в копытах ослиных.
Какие намёки причудливых линий!
Вот лики богов превратились в болванов…
Бессилен и наш адмирал, некий Плиний,
Уводит триеры он на Геркуланы.
Подумать бы нам, как бессмертны пороки,
Что с ними не справились многие боги,
О чём нам грустить, коль отмеряны сроки,
Назначены судьи и судьбы-дороги.
Причудлива туча… Да что там творится!
Что было и будет… и что – изначально…
Тела молодые, знакомые лица
И взгляд божества… но не гневный… печальный!
Вон раб убивает патриция дерзко…
Ну, это не ново! Да, боль ещё будет!
Что там? Я не вижу… Возникло не резко –
Башка с бородой… Почему-то на блюде…
И в туче, закрывшей вечернее солнце,
Раб видит жратву, консул – Рим, я – богиню,
А этот вон бабник, бездельник, пропойца,
Уверен – нашёл там большую вагину!
Обидно исчезнуть из жизни так рано!
Что строчки мои! Мы строчим, как портняжки…
А впрочем, поэт не смешнее тирана,
И Цезарем станет любая дворняжка.
Представить забавно: «Ко мне! Тубо, цезарь!
Служить! Нет, на задние лапки, собачка!»
У власти же встанет ещё одна бездарь –
И будет бросать ордена и подачки.
Вот лава излилась! И вспыхнули виллы
Патрициев, преторианского сброда…
А в пепловой туче пророчат Сивиллы,
А главное – гибель Помпей и народа.
Мы смертны и тленны, то факт непреложный,
Коль так, то уж лучше всем вместе – в геенну!
А то – одному… Это очень тревожно:
Встречаться с богами, когда они гневны.
Останутся от Цицерона цитаты,
От Рима – руины, орлы в поднебесье…
Конечно, заманчиво выпить цукату,
Но я до конца досмотрю эту пьесу.
Наверное, мы очень мало успели!
Красивый финал – это жизнь с недомерком.
И чёрные нас заметают метели,
И горы гремят нам своим фейерверком!
