Александр ТЕМНИКОВ
(Санкт-Петербург)
|
Слышу голос
По дороге, что в зной разогрета,
Я привычно иду босиком.
Все угодья села, все приметы
Не забыл, хоть и стал стариком.
Я охотился здесь не на лося,
Не на зайца – на песнь соловья.
И шептались в июле колосья,
Как в избе перед сном сыновья.
Сон прервав журавлям на колодцах
Ку-ка-ре-ком извечных сюит,
Петухи опасались за солнце,
Что когда-нибудь всё же проспит.
Ветка яблони, запах полыни
И рябины кровавая кисть –
Всё в душе, и в судьбе, и поныне
И в строке моей: «Не отрекись!»
Забытая пристань
У пристани лодки скрипели,
И каждая как сирота.
Им здесь зимовать до апреля,
Уключиной глядя из льда.
Из лодок одна, чтоб сгодиться
На что-то, легла под прибой.
Студёной поила водицей –
Шли лоси к ней на водопой.
А ветер ошкуривал нос ей,
Обшаривал борт и корму
И к морде уткнувшейся лосьей
Гнал бережно в лодке волну.
Состарились пристань и ветер,
И лодку тянуло ко дну.
И снова ни встречи за вечер,
За осень, за зиму, за вечность…
Готовился берег ко сну.
Конец лета
Лето въехало в август
В нитках ягодных бус.
Солнцу явно не в тягость
Яблок пробовать вкус,
Виснуть печкой над нивой,
Жечь второй травостой.
Жеребёнок игривый
Мнёт подтравник густой.
Август с прежнею жаждой
В небе радуги гнёт,
И увидишь однажды
Листьев спелых полёт.
Солнце к вечеру дремлет,
Плавно катится с круч,
Боязливо за землю
Запинается луч.
Еле слышимый топот –
День бредёт кое-как,
Словно всадник, с галопа
Перешедший на шаг.
Отцовская медаль
Мой отец не шагал по фронтам.
Он в тылу поднимал целину.
Но молва досаждала и там,
Словно жизнь ему ставя в вину.
Для него был окоп – борозда,
А колосья на поле – полки.
Ночью сладко спалось не всегда –
Звали в «бой» поутру васильки.
Я держал на ладони медаль
И читал: «За подъём целины»,
А отец всё посматривал вдаль,
Будто слышал он эхо войны.
В день Победы на нас посмотри…
Примеряли на детскую грудь
Колька, друг мой, – медаль «За Берлин!»,
Я – за пройденный трактором путь.
Репей
Репей – любимейший цветок!
Его я девочкам дарил,
Цепляя ябеде на бок
И в руки той, пред кем парил.
Шипы – не меньше, чем у роз.
Похож на землю – тоже шар.
Срывая, чувствовал мороз,
Когда дарил, известно, – жар.
И от стыда спасал лопух.
Листом накроюсь с головой,
Бегу – захватывает дух –
От пчёл и от девчонки той.
Новый путь
Гонит чёрные тучи
Ветер Вест над рекой.
Нынче я их попутчик,
Потерявший покой.
Новый путь начинаю
За мелованный круг,
А прохлада ночная
Наползает не вдруг.
И деревья, и небо
Я в дорогу возьму,
Восхищенно и немо
Удивляясь всему.
Снега и солнце
Я с детства знаю: солнце – на века.
Снега же к нам приходят и уходят.
В них зимняя дорога нелегка,
А я опять одет не по погоде.
Не вечна, знаю, встречная пурга.
Звук колокольца сквозь неё услышу,
И говор речки в снежных берегах,
И смех сугроба, где сломал я лыжу.
Стоят сугробы, как в полях стога.
На них рисую радостные лица.
Снега, снега… Не знаю я пока,
Куда бы солнце не смогло пробиться!
Две дороги к обрыву
Две дороги к обрыву: твоя и моя,
Чтоб с разбега взлететь в уходящее лето,
Чтоб тела остудила небес полынья,
А на души нам – пластырь небесного цвета.
И лететь, и молчать, замерев от красы,
Не сводя восхищения до междометий,
От прокосов широких мужицкой косы
И того, что с земли невозможно заметить.
И, в ночи пролетев над знакомым ручьём,
Не снижая полёта, держаться за ветер.
И умчаться вдогонку за первым лучом
По дорогам небес в неизвестность бессмертья.
Гармонист
Хоть нет здесь моря-океана,
Но есть прибой ржаных полей,
Где можно выкупаться рано,
Опережая косарей.
Идти средь волн златого моря,
И след не выдаст тайный путь.
Упав на дно ржаного поля,
И вправду можно утонуть.
Среди хлебов, холмов уральских
Остался мой задорный свист.
И пусть играл я мало-мальски,
И всё ж для них я – гармонист.
Старый паром
Меж берегов ходил паром,
Взъерошенный ветрами,
Как тот телёнок за бугром:
То к тётушке, то к маме.
Ходил на привязи стальной
Он поперёк речушки.
Играл со льдинками весной
В стеклянные игрушки.
Паром сменил понтонный мост –
Быстрее будем дома.
Путь через речку нынче прост,
Но скучно без парома.
Оправы сломанных часов
В оправе сломанных часов,
Висящих на стене,
Мой дед без признаков усов,
Но мужествен вполне.
В подобной рамке, чуть правей,
Отец мой – в полный рост –
Мне знак даёт из-под бровей,
Что я, мол, не был прост.
Пока идут ещё часы
От сломанных левей,
В них будут и мои усы
Грозой для сыновей.
А если опустеет дом,
Увидит поздний гость:
В часах под маминым крестом
Семейство собралось.
* * *
Я слышал, как женщина плачет
Над скудостью прожитых дней.
А счастье-то где? Не иначе,
Кукушка смеялась над ней.
Я видел: копейки старушка
Вязала в платке узелком.
И снова ошиблась кукушка
При сдаче ей круглым годком.
Тряпичную куклу-игрушку
Поило дитя молоком.
Смеялась над ними кукушка,
Летя под чужим потолком.
–Ты вечно считаешь с ошибкой, –
Летел мой вдогонку упрёк.
Склонился ребёнок над зыбкой,
Не зная судьбы наперёд.
Пробуждение утра
Росу с ветвей стряхнули птицы
Сонливым утром над водой.
Потух костёр, но нам не спится
Под угасающей звездой.
Вдали вагонов вереница,
Стыдясь окрестность разбудить,
Спешит за лес, чтоб удалиться…
Так набирало утро прыть.
Его мы ждали не напрасно,
Со сном боролись, с комаром,
Чтоб увидать, как солнце красно
Тьму пробивает напролом.
До света лодки без причала
Паслись, как лошади в ночном.
Кукушка, вскрикнув для начала,
Свой запустила метроном.
Мы в птичий хор готовы влиться
И растворить свой голос в нём.
И пусть в руках у нас синица,
Душа запела, смолкли птицы,
Как мы поём, так и живём!
