Н.Г. Соловьёва
УВИДЕТЬ МИР ТАКИМ, КАК ВИДИТ БОГ
Всякое произведение имеет свою цену,
если заключает в себе идею.
Микеланджело
Искусство имеет своей задачей
раскрывать истину в чувственной форме.
Г. Гегель
Как полезно иногда перечитывать великих людей – не на уровне эпиграфов, конечно, а более глубоко, сопоставляя их мысли, противоречивый жизненный и творческий опыт. Это, пожалуй, даже слишком неожиданно: страстный Микеланджело говорит о главенстве идеи, без которой произведение искусства малого стоит, а «насквозь материальный» Гегель видит задачу искусства как раскрытие истины в чувственной форме. Но, может быть, Микеланджело и Гегель произнесли не завершённые афоризмы, а две части единой фразы: всякое произведение искусства должно заключать в себе идею, выраженную в чувственной форме?
«Увидеть мир таким, как видит Бог,
И воплотить увиденное в слове…» –
так сформулировал сверхзадачу литературы русский поэт Дмитрий Киршин. И не только увидеть, но и услышать: ведь настоящая поэзия сначала пробуждает своими звуками сердце автора – и лишь затем ложится строками на лист бумаги.
Конечно, за желание увидеть мир глазами Создателя могут и от Церкви отлучить. Но… «не бойтесь стремиться к совершенству – вы всё равно его не достигнете», – советовал ироничный гений Сальвадор Дали. А с другой стороны: копаясь в мелком, становишься низким.
Высокие мысли и высокие чувства, их точное и глубокое сочетание – то главное, что выделяет Дмитрия Киршина даже на ярком фоне петербургской поэзии.
О достоинствах поэзии Дмитрия Киршина писали Владимир Лавров, Евгений Раевский, другие известные поэты и деятели искусства, в их статьях обсуждены особенности «поэтической кухни» автора – его возвышенность, гармоничность, даже эпичность. Мне же хочется посмотреть на творчество Дмитрия Киршина под другим углом зрения.
Соглашаясь с собственно поэтическими достоинствами произведений Дмитрия Киршина, осмелюсь назвать его также одарённым режиссёром, избравшим слово в качестве средства выражения мыслей и воплощения чувств. Причём драматургия стиха выстраивается сразу по многим линиям: идея в её развитии, внешняя и внутренняя формы, неожиданные способы выражения мысли – всё работает на достижение нужного воздействия. Почти каждое стихотворение выстроено не просто мастерски, но нестандартно, тонко, многопланово. Речь идёт не о сюжете – события в их последовательном изложении практически отсутствуют в стихах Дмитрия Киршина. Кто куда пошёл, что он там нашёл, чем дело кончилось – поэту не интересно, он принципиально избегает акынства, перечислительной интонации.
«…Сто девяносто! Добрая кукушка!..
Я слушаю тебя – и забываю
О Вечности…»
В этом трехстишии есть завязка – «…Сто девяносто!» – нереальный для человека прогноз продолжительности его жизни (оправдано даже многоточие в начале стиха, оно – как наполненная пауза, ожидание продолжения «пророчества» кукушки). Есть ответная реакция – «Добрая кукушка!..» – своего рода благодарная ирония в ответ на щедрое предсказание. Есть признание того, что, несмотря на ироничный взгляд, в душе всё же теплится надежда на долгую жизнь – «Я слушаю тебя». И финал – как опровержение конечности бытия, напоминание о Вечной Жизни – «и забываю о Вечности». Сколько мысли, чувства – и всего одиннадцать слов!
А как много можно сказать о неразделённой любви всё в тех же трёх строках!
«Души твоей не в силах разгадать!..
Уносит ветер годы-лепестки:
«Не любит!..»
Будучи режиссёром с многолетним стажем, могу утверждать: в искусстве вообще мало кому дано найти драматургический ход, а применительно к поэзии – почувствовать нужное сочетание размера стиха, ритма мысли и душевного строя.
Думаю, Дмитрий Киршин – на сегодняшний день единственный поэт, у которого ритм стиха – не случайно возникшее чередование ударных и безударных слогов и не самоцель изобретателя, а часть творческого замысла, изобразительное средство, усиливающее смысловое и чувственное воздействие.
Вот, например, как построено стихотворение «Наталье Гончаровой». Сначала эпиграф: «в свою тридцать шестую осень Пушкин не писал стихи» – как начало неясной тревоги. И дальше – строки, словно волны, то плавно набегающие на берег души, то быстро отступающие. Волны творчества, которые не в силах одолеть преграды одиночества и тоски:
Ночь. Стеариновое солнце
в окне.
Вбираю зыбкого восхода
лучи.
Виденья волнами нисходят
ко мне.
К душе бессонной подбираю
ключи.
Ещё не ведаю секрета
замка,
Но звуки вещие рокочут
внутри.
Рисует профили тревожно
рука…
Плачь, стеариновое сердце,
гори!
Забейся, пламя, от мгновенной
строки!..
Но вышли сроки – и не найден
сюжет,
Спит озарение под грузом
тоски.
…Огарок солнца. Лист бумаги.
Рассвет…
Всё в этом стихотворении не случайно – и стеариновое солнце как созвучие с «Солнцем русской поэзии»; и душа, ключи от которой тщетно ищет поэт; и вещие звуки, рокочущие внутри, но не находящие выхода наружу; и профили, нарисованные тревожно, а не счастливо. Всё работает на создание образа поэта, преодолевающего душевную боль.
«Забейся, пламя, от мгновенной строки!..» – нет, не от порыва ветра, но от порыва вдохновения! «Но вышли сроки – и не найден сюжет…» – для Пушкина не придуманный сюжет – всё равно, что для Моцарта – не найденная музыкальная тема. В этой строке – неестественность, отголосок разочарования, пролог к следующей фразе: «Спит вдохновение под грузом тоски». И горькая концовка, но уже не от имени поэта, а от имени потомков – слова, брошенные упрёком в лицо Наталье Гончаровой: «…Огарок солнца. Лист бумаги. Рассвет…»
Не только финал, всё стихотворение – упрёк Наталье Гончаровой, любимой-нелюбимой спутнице земной жизни Пушкина. Даже не Наталье Пушкиной! – автор подчёркивает, что Гончарова, в высшем понимании, так и не стала женой Поэта.
Для Дмитрия Киршина разнообразие ритма – следствие чуткого восприятия мировой гармонии. Только поэт с ясным, гармоничным умом мог услышать и написать такое стихотворение – мироощущение человеческой души на третий день после смерти:
Третий день ветер
вдоль дорог рыщет,
Гонит пыль полем –
верно, взял след.
Разделю вечер,
будто хлеб – нищий,
Помяну волю
золотых лет.
Третий дом с краю
в тишине стынет;
На крыльцо выйду,
помолюсь вслух.
Облаков стая
саван шьёт в сини…
Не подам вида,
что смущён дух.
Третий час ночи,
полумрак душен,
Но легко, словно
не гнетёт страх…
Наклонись, Отче,
подбери душу –
Дай мне жить снова,
превозмочь прах!..
Читать такое стихотворение надо по словам, а не по строкам. За словом-вдохом – слово-выдох, последнее земное дыхание вечной души… Или – не последнее, и Отче услышит мольбу человека?..
Чем менее примитивен способ построения стиха, тем больший смысл можно вложить в него. Но и тем большей культурой надо обладать для восприятия стихотворения. Чёткая драматургия стиха Дмитрия Киршина помогает развитому читателю в полной мере осознать глубину авторской задумки, почувствовать нюансы её поэтического воплощения.
Февраль 2003 года