Дмитрий ТИМЕ
(Санкт-Петербург)
|
Третье тысячелетие
Третье тысячелетье
Встретил младенческий крик –
И эхом ему ответил
Тяжёлым вздохом старик.
Столько стерплено муки,
Столько прожито бед!
«Жизнь – хреновая штука», –
Думал спившийся дед.
А где-то грудной младенец
Ножками в такт сучит.
Мама переоденет
И молоком напоит.
Что ему войны мира?
Что ему боль утрат?
Всё, что он в жизни видел –
Ласковый мамин взгляд.
А дед на своей постели
Ворочается, не спит:
То ли метут метели…
Солнечный свет слепит…
Нету ему значенья.
Разницы никакой,
Где он свой путь плачевный
Перечеркнёт клюкой.
Не было счастья деду,
Да и не будет впредь.
Ради Пречистой Девы
Дайте хоть умереть…
А малышок резвится,
Треплет за палец мать:
Уж молока напился,
Хочется поиграть.
И не страшны напасти,
И нипочём беда –
Будто бы эти пальцы
Будут спасать всегда.
А старина вздыхает:
Сколько пожил годков!
Вот она, жизнь, какая,
Вот он, исход, каков.
Нет рядом с ним старухи,
И сыновей схоронил.
Кроме тоски и скуки,
Больше ни с кем не пил.
А малышу неймётся –
Каждой пустышке рад.
Смехом своим зальётся
Весело, невпопад.
Встанет на ножки скоро,
И захлебнётся вздох,
Когда за ребячье горло
Схватит жестокий рок.
Путь свой он только начал.
А через много лет
Где-то лежит и плачет
Старый никчёмный дед…
* * *
О, Шамбала, волшебная страна,
Священное наследие Атлантов!
Здесь в темноте и тишине приватной
Хранятся их бесценные тела.
В немом оцепенении застыв,
Как в погребе картофельные клубни,
Ждут миллионы лет своей минуты,
Чтоб новой жизни заложить ростки.
О, тело, ты бесплотнее, чем дух, –
Материализация порока.
Тебя ваятель создал однобоко,
Ни дух, ни душу толком не вдохнув.
А дух – метафизический венец
Творений незадачливой природы –
Средь сорных трав сухого огорода
Забыт, как перезрелый огурец.
И счастлив тот, чей разум, одержим
Заботою о теле… бросил тело.
И чья душа так высоко взлетела,
Что он не мёртв, но вроде и не жив.
Любовь Пречистая
1
Я очнулся под утро от холода
И пронзительной боли в боку.
Мы любили и были так молоды.
Вспомнить больше никак не могу…
На лице моём что-то липкое,
Что-то липкое на руках.
Что-то тяжкое грудь сдавило мне,
И догадкой подкрался страх…
2
… Беглая очередь из автомата.
За какие грехи наказание?
Я подумал: «Наверно, так надо».
И потерял сознание…
… А во рту что-то вязкое, сладкое…
Ничего разглядеть не могу.
Но вдруг вспыхнуло страшной догадкою
И взорвалось в моём мозгу…
… Мы стояли у края скатерти,
Где конец всех тревог и бурь.
Я тебя прижимал старательно,
Закрывая собой от пуль.
Но та пуля, будь она проклята, –
И весь мир с нею проклял я, –
Так легко проколов мне лёгкое,
Увела за собой тебя.
Что с тобою, ответь, моя лапонька?
Может, глазками хоть моргнёт?
Только вязкое что-то капнуло
В перекошенный болью рот.
«Почему не меня, о Господи?!» –
Благодетеля я спросил.
Зачерпнул эту жижу в горсти я
И вдохнул, сколько было сил…
3
Я очнулся на белых простынях –
Не пойму, где и что со мной.
И сестричка юная, с проседью,
Улыбнулась: «Ну что, живой?
Расстреляли вас поздно вечером,
Перед тем как самим бежать.
Остальным впору ставить свечку всем,
А тебе вот – своя кровать».
И отпрянула, бедная, в ужасе,
Когда вырвался дикий вой:
«Раз ты, Господи, вырвал душу мне,
Почему я ещё живой?!»
Через месяц за мной приехали,
Обвиняя, что был в плену.
Закатали по самое некуда
И сослали на Колыму.
4
Я печальней не слышал повести
От товарища по Колыме.
Рассказал всё как есть, по совести
Одному почему-то мне.
«Вот такая любовь Пречистая», –
Напоследок ещё сказал.
Только вздрогнул лицом морщинистым,
И потухли его глаза.
Я сотворил планету эту…
Я сотворил планету эту,
Болея пьяной головой,
Не для победы тьмы над светом
Иль света – над кромешной тьмой,
А по слепому наущенью
Безликих дьявольских начал…
Не для высоких назначений,
А от безделия зачал.
Я сотворил на ней деревья,
И многотравные луга,
И ветер, чтоб меж ними веял,
И для полива облака.
Я сотворил на ней животных
И разных тварей миллион.
И разрешил меж них охоту,
И ввёл сильнейшего закон.
И, голову опохмеливши,
Я человека сотворил,
Чтоб самой злобной тварью вышел
И всё вокруг себя губил.
Да, видно, что-то недодумал,
Вертя мозгами в голове:
«Ума чуть больше меры вдунул –
И тот назвался сыном мне».
И эта тварь с нахальной рожей,
Как пёс, брехает на Луну:
«Услышь меня, мой папа, Боже,
Падай мне то, о чём скулю.
Пошли ты мне любви и веры,
А в душу – песни да стихи.
Подай добра, очисть от скверны
Да искупи мои грехи!»
Неблагодарные созданья
Совсем поляну не пасут!
Не по злобе, а в назиданье
Вершу над ними Страшный суд.
Когда им дать любви и веры,
И просвещенья, и огня,
Тогда трепать друг другу нервы
Они возложат на меня.
Когда им дать ума и света,
Они прозреют и поймут,
Кто сотворил планету эту,
И, чего доброго, убьют.
Жизнь
Жизнь моя – как дорога,
Вбегающая в глаза:
Длится совсем немного –
И убежит назад,
И растворится в прошлом,
Коего не вернуть.
Оборотиться можно,
Лишь обрывая путь.
Жизнь моя – словно речка,
Втекающая в меня:
И прислониться не к чему,
И не достать до дна!
Или всосёт пучина,
Или волна взметнёт.
Я (пока жив) мужчина –
Надо грести вперёд.
Жизнь моя – точно ветер,
Стылый северный гость –
Не ласкающий летний,
А пронзающий кость.
Заледенит мне сердце,
Треплет, мотает, рвёт.
Не на что опереться –
Где там идти вперёд!..
Жизнь моя – будто небо,
Висящее надо мной:
Где и когда бы ни был,
Не ухватить рукой.
Жизнь моя – это глина,
Отстающая с бот:
Попрана, нелюбима,
Но терпеливо ждёт.
* * *
Да, вот он – я, явился… Что ж
Вы скажете в знак порицанья?
Поэта пламенную дрожь
Залить водой непониманья?
Но чтоб понять его… Увы! –
Тут надобно души терпенье,
И состраданье, и моленье
Надежды, Веры и Любви…
