Наталья АПРЕЛЬСКАЯ
(Санкт-Петербург)
|
Не пишется
Когда светло внутри – не пишется совсем.
Трясина тишины мою сморила душу.
Прошу я перемен к ненастью лишь затем,
Чтоб штиля иногда безмолвие нарушить.
Заснули мысли сном покоя и тепла,
Под пледом из любви совсем притихла Муза.
И Голос замолчал, который я ждала,
И рифма ни к чему и кажется обузой.
Не пишется совсем, когда в душе уют,
Страстей, волнений нет, томления и грусти.
Желаю одного – избавиться от пут
Безоблачных времён, и пусть меня укусит
Земная горечь слов, обида, боль и стресс,
Предательство, и ложь, и грубость, и досада.
Они нужны порой для женщин-поэтесс,
Как вскопанный газон – для процветанья сада.
Дуэт
Мы проросли друг в друге бесконечно,
Едва коснувшись тёплою корой.
Стволами, устремлёнными навстречу,
Природный корректируя покрой.
Запутались ветвями наши взгляды
Над мысленным сплетением корней,
И листьев облетающих обряды
Сближают нас похожестью своей.
Мы замерли в объятии едином –
Два дерева, две жизни, две души –
В дуэте непростительно интимном
На судбище болотистой глуши.
Нева зимой
Плитою льда придавлена Нева
И городом оснеженным забыта.
Но там и тут ощерились сердито
На невском льду клыками острова –
То шумных вод застывшие слова,
На зимнее забвение обида…
Всё умерло, похоже, подо льдом
И сковано не сном, а зимней смертью.
Но солнце пробирается по тверди
Бесшумным ослепительным котом,
Плиты касаясь лапкой ли, хвостом,
Рисуя свет на ледяном мольберте…
Покорные морозу и снегам,
Судов речных промерзли истуканы
И смотрятся беспомощной охраной,
Расставленной Невою тут и там,
Самой себе, а может быть, мостам,
Не впавшим в состояние нирваны.
Ночь
По комнате моей ступает ночь.
Скрипит паркетом, трогает портьеры.
Она у суток непростая дочь:
Желанья тайны, и темны манеры.
Она всегда приходит не одна –
С охапкой снов и звёзд, и слёз отчасти.
Она туманно льётся из окна,
Вползает в двери, усмиряет страсти;
Вуалью чёрной тянется, легка,
Струится всюду тишиной глубокой;
И льётся грёз бездонная река,
Укрыв меня своей волной широкой.
Уже глаза закрыты. Лунный вздох
Окутал комнату, и всё – в её объятьях.
И ночь, рассеяв звёздный свой горох,
Целует нежно спящих на кроватях.
Прикоснись ко мне
Прикоснись ко мне ветра порывом
И дождинками светлыми слёз,
Бликом солнца, листом шаловливым,
Улетевшим в нашествие гроз.
Обними меня вечером тёплым,
Плед набрось городской тишины.
Белой ночи под куполом блёклым
Тени прошлого мне не страшны.
Тонут в волнах бездумные страхи
Расставаний, размолвок, разлук.
Невских вод чуть заметные взмахи
Ускользают от глаз и от рук.
Поглощается тёмным теченьем
Всё, что больше не просится жить…
Только в мыслях, как в улиц сплетенье,
Будем мы бесконечно бродить.
Воробьи
Уж воробьи беспечной трелью
Похоже, просятся «на бис» –
Весёлой капнув акварелью
На зимний питерский эскиз,
Они украсили звучанье
Ледовых северных сонат:
На ветках – «ноток» щебетанье
С морозной темой невпопад.
И солнца лучики теплеют,
Собрав весь жар из закромов,
Они слабы, но осмелеют
Под вздохи тающих снегов.
Зима уже почти чужая,
И днём покорна и светла,
Но к ночи – властная и злая –
Творит морозные дела.
А воробьи, собравшись кучкой,
Интригу звонкую плетут:
Они зиме готовят взбучку,
На клочья снежные порвут!
В ожидании Лета
Забрызган лютиковым цветом
Подол некошеной травы.
Нарциссов нежные сонеты
Любви и трепета полны.
Губами жадными тюльпаны,
Весны глотают фимиам.
И полон снежного обмана
Черёмух белый ураган.
На нотном стане веток хрупких
Рисует песню соловей.
Старик-ручей целует в губки
Наяд, танцуя меж камней…
Весна закончила работу,
Всё разложила по местам.
И ждёт Июнь, вздымая своды
Крылатым питерским мостам.
С его приходом есть примета:
В цветущем городе-саду
Колье Весне подарит Лето –
Ночей хрустальных череду.
Жена
Она была женой прилежной:
На мужа ласково смотрела,
Общалась с ним предельно нежно,
Не торопясь ворчать по делу.
Обедом радовала вкусным,
Стирала, гладила и мыла.
Всегда улыбкой безыскусной
Его встречала. И хвалила:
За редкий миг мужицкой ласки,
За постоянство дел гаражных,
За быт, сколоченный из сказки,
За всё, что в принципе не важно…
Скучала по нему до дрожи…
И вдруг, вскочив в ночном покое,
Она воскликнула: «О боже!
Приснится ж про себя такое!»
* * *
Характер женский – рецензент печальный:
со временем напишет на лице,
как кротость, намечаясь изначально,
в стервозность превращается в конце.
* * *
За пианино я сидела,
Играла гамму полчаса.
Была бездарно неумела,
Но слушал ты во все глаза.
Единственный
Его уход уже неотвратим:
Железный торс исчез за поворотом.
А мне казалось, в мире он один
Окажется движения оплотом.
Опять стоять осинкой на ветру,
Топтать асфальт ногами, согреваясь…
Когда ушёл он, думала – умру,
А может быть, убью кого-то – каюсь.
Обречена на скверные слова –
Их множества хватило бы на опус!
Эмоции улягутся едва,
Когда уйдёт единственный автобус.
Осенний асфальт
Остатки солнца выплеснуло небо,
Оконца луж уменьшив до пятна.
Асфальт смущён: раскрашена нелепо
Его простая серая спина –
Пятнистой шкурой тянется без края.
А тут ещё, показывая нрав,
Спускает ветер в многоцветной стае
К нему листы, деревья обобрав;
Бьёт кулачками яблок перезрелых,
Щекочет сыпью ягодной с куста
И желудёвой гаммой неумелой
Небольно колет разные места.
Асфальт привык к осенней суматохе,
Влюблялся страстно в жёлуди и в лист…
Но вдруг с утра под шарканье и вздохи
Познал метлу. И стал бесцельно чист.
Бадминтон. Из жизни волана
Заряженный энергией и страстью,
Азартом состязания, мечтой,
Летит волан, игры пленённый властью,
То с полом примирясь, то – с высотой.
Не он виновник в яростном сраженье,
Спортивной битвы принцип невдомёк.
Влечёт его ракетки притяженье,
Ударов мощных бешеный поток.
Струны натяжка отпружинит туго –
Подача вверх. Захвачен высотой,
Волан замрёт – от счастья ли, испуга –
Зависнув там, над поля суетой,
И – снова вниз. Поймав на полдороги
Удар прицельный, жертвуя пером,
Он отлетит за сетку, на пол, в ноги
Ракеткою запущенным ядром.
Струна в ответ не запоёт со стоном,
Спортивный бой притормозив слегка…
Царит волан в сраженье бадминтонном –
Игра идёт, летает он пока.
