Анна ДАНИЛОВА (ГУБАРЁВСКАЯ)
(Новгородская обл.)
|
* * *
Последние цветы предзимнего разлива –
Как огоньки над палою листвой.
Безвременник – зовётся это диво.
Безвременно всё то, что нам дано судьбой.
Он ярок, беззащитен и раним –
Безмерна нежность перед холодами,
Готов нас радовать, как пилигрим,
Идущий к вечной истине годами.
Мне хочется цветенье защитить
От изморози и ветров холодных,
Как тонкую связующую нить
Чувств первозданных, но, увы, – не модных.
Безвременник цветёт – ранимый, нежный,
Даруя нам последнюю надежду.
Безвременник цветёт – лилово-синий.
Безвременна любви воскресшей сила.
* * *
Мне уютно на убогом стуле
возле незаконченных картин,
на которых кручи гор вздремнули
и несёт вода лоскутья льдин.
Вьюга завывает за окном,
в полумраке тонет мастерская.
Не хочу заглядывать в «потом»,
знаю – коротка тропа людская.
Время очень быстро сгорбит плечи,
уведёт детей моих из дома,
одиночество пришлёт ко мне под вечер,
сказки разбросает, как солому
спелую из вздыбленного стога,
кудри не спеша посеребрит,
заберёт друзей и взглянет строго.
Но душа смятенье сохранит.
Знаю без гаданий и пророчества,
что принять безжалостность седин,
беспощадность лет и одиночество
будет легче у твоих картин.
Я припомню завыванье ветра,
стула одинокого уют,
лёд плывущий, горы – в полуметре –
в быстроте безжалостных минут.
* * *
Клонюсь к земле, как осенью трава,
всё реже пребываю в звездочётах.
Мне по ночам знакомая сова
кричит о чём-то явно не по нотам.
Она то ухнет, то зальётся смехом
безумным, странным… И ночное эхо
ей отзовётся тихим переливом
и уплывёт сквозь заросли крапивы.
Туман обнимет мой притихший сад,
и будет слышен лишь яблокопад:
шлёп, шлёп и шлёп… И снова тишина
без края, без предела и без дна.
* * *
Наливались вишни спелым соком,
Упивались росами левкои,
У воды пригорбились осоки,
Наслаждаясь утренним покоем.
Я ли это в лёгком сарафане
К ним сбегала по крутым ступеням?
Память, словно кадры на экране,
Воскрешала годы и мгновенья.
Юность моя, видно, бродит часто
Здесь – у самой кромочки речной,
Ищет непотерянное счастье
Да тревожит утренний покой.
В воду окуну свои ладони –
В ласковую, тёмную и зыбкую.
Пусть забвенье памяти не тронет,
Не сотрёт с любимых лиц улыбки.
* * *
Июль был щедр на солнечные дни
и на гостей, на хутор занесённых
случайным ветром жизненных забот.
Не торопись и в мир мой загляни –
тут банька возле яблонь полусонных,
там водоём – в нём лилия цветёт
и рыбки серебрятся в резвой прыти –
доверчивые – корм берут из рук.
Их чмоканье – ну, чем не поцелуи?
Здесь ты больших не сделаешь открытий,
вкусив с чайком итог пчелиных мук,
но в мир захочешь крикнуть: «Аллилуйя!».
* * *
Когда приходит осени пора,
надев платочек скромный по-монашески,
я медленно бреду на хутора
через поля, где буйствуют ромашки,
по мостику – за ивовые кущи,
касаясь таволги, осок, валерианы,
вдоль вырубки и сада, что запущен,
туда, где любят ночевать туманы.
Там всё ещё видны следы борозд,
от банек сохранились камня груды,
и водоём – воронка ли, запруда? –
и не понять – камыш скрыл берега,
согнулись травы от обильных рос,
и тропы разбежались в никуда.
Как много жертв, усилий и труда
принесено на твой алтарь, Россия,
но на полях твоих растут осины,
ольха да ива, да ещё осоты –
там, где когда-то были огороды.
Что хутора? – следы крестьянских грёз
уходят в прошлое. Страна метаморфоз,
твой хлеб с полей исчез.
Великим мира нужен русский лес.
* * *
Если сердце моё замрёт
И душа устремится в полёт
К неизвестной и призрачной дали,
Не грусти, не лелей печали.
Засвети восковые свечи
И, послушав чужие речи –
Кто я, что я, зачем жила,
В чём всю душу сожгла дотла,
С кем молвою была повенчана, –
Ты прости все мои грехи.
Кто заглядывал в сердце женщины?
Почитай надо мной стихи,
Те, что больше подходят случаю.
Я любила их ритм, созвучия…
По весне – в год моей кончины
Посади надо мной рябины –
Символ женщины, символ грусти…
Пусть тревоги тебя отпустят.
* * *
Где Ильменя прохладная волна
питает древний Волхова исток,
шлифует время, трёт его в песок,
седые сосны – ветряные струны
оплакивают капище Перуна.
Ты помнишь эти сосны? Вдалеке
купался город в серебристой дымке,
и тишина дремала на песке,
на лепестках задумчивой кувшинки.
Деревья возвышались над веками –
соперничали кроны с облаками.
Мне часто вспоминалась та весна,
но годы мчались мимо, как недели.
Житейских дел крутой водоворот
держал бесцеремонно. Только вот
я снова здесь. Как сосны поредели…
Под бесшабашный барабанный бой
и пение, похожее на вой,
танцуют люди. Молча над землёю
желтеют кроны, осыпая хвою.
* * *
Быт мой труден, но не сложен.
Очи – омут, сердце – брод,
но в меня сполна заложен
новгородок сложный код.
Быть покорною? – едва ли –
жилка дрогнет на виске –
сила сжатия спирали
скрыта в каждом завитке.
Танцы вольных угро-финнов
вижу в пламени огня,
и прабабок гимн старинный
будит в полночи меня.
На стекле средь лунных бликов,
как затейливый узор,
проступают смутно лики,
слышен странный разговор:
– Посмотри – какие звёзды…
Мы на них смотрели тоже,
только ты родилась позже –
с нашей родинкой по коже.
Слушай ильменьские ветры,
что дыханьем нашим греты.
Видишь травы и цветы? –
в них все мы,
в них все мы,в них будешь ты.
* * *
Пред истиной и тайной светел страх,
мои раздумья не прими за шалость –
в неведомое ключ дрожит в руках,
ведь Мона Лиза в жизни улыбалась.
Не повинуясь нравам и законам,
распутниц возносили на иконы,
сливая воедино страсть и жалость.
Сюрпризы нам устраивает жизнь –
земное в неземном порой являлось,
и неземное на земле валялось.
Земное? Неземное? – разберись.
Прекрасное в небесном и в земном,
и в том, что мы придумаем о нём,
сливается с отчаянием творца,
что обрекает душу на распятие –
безумное, прекрасное занятие.
Весть не дойдёт до мира без гонца.
Берёза
Поведай, берёза, о чём
шепталась весь день с ветерком?
Ты светишься, будто сияет листва…
– Мне душу смутили шальные слова.
О чём? Не припомню, поверь,
жду их повторенья теперь.
Берёза, берёза… скажи – не перечь,
какою сегодня была его речь?
Ты смотришь устало, твой пылен наряд…
– Ах, ливни да росы его освежат.
О чём? – и не знаю, но так горячи
слова его были в короткой ночи.
Берёза, подружка, печален твой взгляд,
опущены ветви, потрёпан наряд.
Вы спорили ночью – о чём?
– Слова его – словно удары бичом.
Он холоден был и безудержно зол.
Смотри-ка – не он ли тропинкой прошёл?
Что может сравниться с такой красотой?
Любуются люди и ветры тобой –
так скромен наряд твой и так величав…
– Ты знаешь, был ветер по-своему прав.
Какою была я – и вспомнить смешно.
Мне выстрадать было себя суждено.