Татьяна КАРПЕНКО
(Санкт-Петербург)
|
Россия – Третий Рим
Нас принял Колизей в объятья.
Они жестоки и страшны.
В них погибали наши братья
Средь гулкой, жадной тишины.
Здесь пир царил среди ненастья,
Здесь праздновали смерть цари.
Как уберечься от напасти,
Что сеяли вокруг они?
И Русь с себя не в силах скинуть
Проклятья древних колдунов,
И невозможно нам отринуть
Всю тяжесть призрачных оков.
Наследство Рима с Византией
Накрыла пепельным плащом.
И «хлеба–зрелищ» паутина
Опутала страну плющом.
Мелологовский хуторок на Дону
Старинный хутор древнерусский
Стоял поодаль от дорог.
Не стёр ботинок его прусский
С лица земли, а фильм, вот, смог.
Ходили снова здесь в атаку,
Волной вздымался ил со дна,
И натерпелась снова страху
Старуха, жившая одна.
От хуторян же откупились
Деньгами, оплатив урон,
И на снаряды не скупились:
Крошили в месиво здесь Дон.
Кино отсняли. Стало тихо.
Артисты съехали давно,
И лишь старушка мает лихо
Одна. Ужель ей всё равно?
Кино село не пощадило:
За правду можно ж всё отдать.
И Родину сменять на мыло,
Или продать родную мать.
За одиночество старухи
Никто вины своей не мнит.
Зато в умах царят разрухи,
И совесть наша крепко спит.
Крестовский остров
Крестовский остров вечером приветен,
Там благодать от водной тишины.
Листву деревьев чуть колышет ветер,
Полуденной жарой они утомлены.
И солнце на закате побледнело,
Оно устало петь один мотив
И, падая за горизонт, вдруг заалело,
Верхушки сосен ярко осветив.
В небесном тёмно-синем глянце
Загадочные звёздочки плывут,
Они кружатся и кружатся в танце
И свет серебряный на голову мне льют.
Иду по парку я, забот не зная,
Вдыхая лучезарную зарю.
Мне видится прекрасная Даная,
Когда на небеса смотрю.
Невский ветер
Неву мы ощущаем зримо.
Она и гордость и краса.
Ветрами сильными гонима,
Стихией вздыбит небеса.
Набухнет, будто роженица,
И выплеснет на брег дитя,
И топит улиц вереницы
Волной нагонною, шутя.
И да, и нет
Хотел бы ты вернуться в детство?
Возможно, да, а может – нет.
Воспоминанья эти – бегство
От нынешних и прошлых бед.
Хотел бы всё начать сначала?
Возможно, да, а может – нет.
Ты помнишь маму у причала,
Когда ей было столько ж лет?
Ты думаешь, ей было проще?
Возможно, да, а может – нет.
Шумит берёзовая роща
И не даёт прямой ответ.
Балетные
Все балерины юные – БОГИНИ!
Их тонкий, эфемерный силуэт,
С изяществом точёных линий,
Закручивает в танце пируэт.
Балетная над сценой – словно АНГЕЛ
Спускается с небесной вышины,
И молодой солдат, забыв о ранге,
Не слушает советов старшины.
И «белые воротнички» мечтают
О той, которая парит сейчас,
И на афишах имена читают
Балетных, им с партера «Бис!» кричат.
А юные создания – БОГИНИ
Все силы лишь балету отдают.
Они его любовницы отныне,
Для них лишь сцена – истинный приют.
Сквозь ночное стекло
Сквозь пургу золотую по небу уносятся звёзды,
И луна в отраженье стекла мне становится ближе.
Поезд мой отмеряет осенние, грустные вёрсты,
На ночное стекло капли дождик, как бусинки, нижет.
Я смотрю из окошка вагона, как капельки тихо
По стеклу ручейком истекают в дрожании зыбком.
Ветра сильный порыв увлекает листочки, и лихо
Клеит их на стекло, запотевшее в мареве липком.
Закат играл
Закат играл сиреневым и красным
И угасал в лазоревой дали.
Залив растаял контуром неясным,
Вода и небо кружево плели.
Все краски дня смешались и уплыли
За горизонт, пронзая Землю вкось,
Лишь облака над водной гладью стыли
Темнеющими космами волос.
Золотая осень
Я любуюсь аллеями в золоте осени,
Добродушно рассыпанном щедрой рукой.
И качаются кроны в серебряной просини
Голубиных небес над холодной рекой.
Русалки
В лесах густых и мрачно-сонных
Озёра тёмные лежат.
Русалки в ветвях ивы томных
Сплести венок себе спешат.
Они плетут его иль вяжут –
О том задумываться лень,
Он незаметно взгляду ляжет
На головы их, словно тень.
Русалки тихо напевают
Простой и чувственный мотив
И страсть весельем утоляют,
Свой разум волей укротив.
А при Луне тихонько в воду
Игривой змейкой соскользнут,
Они давненько взяли моду
Заманивать незваных в пруд.
Русалок голос звонкий, женский
Волной струится по воде,
Их план довольно-таки дерзкий
Исполнится – и быть беде.
Они поют, дав страсти волю.
Кто слышал, как они поют,
Своей судьбы меняя долю,
На дно увлечь себя дают.
Дождь с утра до ночи
Дождь сечёт с утра до ночи,
Мглу терпеть нет больше мочи.
По стеклу скользит дорожка
И кривляется немножко.
В тёмном небе звёзд не видно.
За луну мне всё ж обидно,
Что с утра и допоздна
Ходит по небу одна.
Плачут сонные деревья,
Словно в жёлтые отрепья
Нарядились ветви дуба,
Ветер листья рвёт с них грубо.
Утром снова серый мрак
Притаился, будто враг,
Дождь сечёт с утра до ночи,
Мглой дышать нет больше мочи.
Мираж над Невой
Туман повис над древнею Невою,
Накрыв своею тенью небосвод,
И зыбкой поднимается стеною
Мираж моста старинного из вод.
Он мщенья жаждет, требуя награды,
Луна мерцает в отблеске воды,
И путник, коченея от прохлады,
Ступает в тень, не ведая беды.
Здесь, жертву получив, в одно мгновенье
Вскипит кровавой пеною Нева,
Неясный призрак, словно наважденье,
Туманная уносит синева.
Старая церквушка
Деревенька моя кривоулая,
Как крестьянин, с землёю срослась,
Твои хатки-дома осень хмурая
Поливает дождём частым всласть.
На покой тебя власть не торопится
Отправлять, хоть тебе много лет.
Погляди! Рядом с хижиной строится
Особняк – твой незваный сосед.
Не дома, а дворцы трёхэтажные,
Как солдаты, стоят на плацу,
И ограды их эпатажные
Так подходят хоромам к лицу.
Свои красные милые личики
Повернули на лес и глядят,
Чтоб крестьяне по малу кирпичику
Не стащили дома их в овраг.
А деревня от них обособилась,
Выживает, как может, сама.
Власть дворцов на деревне упрочилась,
Разве есть здесь хоть чья-то вина?
Только колокол снова и снова
Той церквушки, что строго стоит
Между старою жизнью и новой,
Ненавязчиво в сердце звучит.