Макар АЛПАТОВ
(Санкт-Петербург)
|
Имидж
Имидж… Открой мне своё имя –
Ты – меж чужими иль своими?
Имидж – так облик означают,
Видишь, как по нему встречают?..
Ветер, рисующий картину,
Светит, чтоб проявить причину
Боли, что одолела ныне
Солью израненной пустыни…
Образ, расплывшийся в тумане,
Сто раз мираж надежд обманет –
Можно узнать тебя однажды,
Сложно прозреть от вечной жажды…
Лик твой так безнадёжно манит –
Молитвой душу одурманит…
Влагой ко мне слетит баллада,
Рада, что ей рыдать не надо…
Крики и слёзы не помогут.
Блики всех миражей утонут.
Имидж – обозначает образ…
Примешь ли скидку ты на возраст?!
Имидж – твой образ жизнью спетый,
Ты меж людьми найдёшь приметы.
Я не хочу играть словами –
Имидж здесь рядом, вместе с вами…
Ночной рассказ
бывшего русского поэта
в парижском кафе
Антенне сигареточного дыма
Ловить волну коньячного амбре…
Как я тянусь к тебе необъяснимо,
Навозный шум ночного кабаре.
Я графоманом стал, давно утратив
Былую технику и тактику стиха,
Всё растерял и, родину протратив,
Сам продаюсь – наружу потроха –
Коньяк, гашиш да голые копейки,
Подбрившие друг другу наготу,
На чемоданах – фляжные наклейки,
Разбившие наркотиком мечту.
Я стёр с лица таланта глянец.
Для всех
везде
всегда
я – иностранец.
* * *
В Тбилиси тёплая зима –
Облиты осенью дома.
Не вьюжат снежные метели
В лицо проспекта Руставели,
Лишь листьев проседь на панели,
А с голых веток – птичьи трели.
Летят куда-то мимо стаи,
И все от крика их устали,
Но людям жалуются птицы:
От дома сердцу не летится…
В глаза сверкает неба просинь –
Как будто постирали простынь,
Пересинив. Зимы нет. Осень.
От этого тоскливо. Очень…
Как вспомнишь русские морозы,
Как вспомнишь белый сладкий снег,
И вдруг как взвоешь крепкой прозой –
Взорвётся мозг – «Тебя там нет!».
И рад бы перелётной птицей
Наперекор своей судьбе
Лететь, во весь опор стремиться
В Россию!
Родина, к тебе!
* * *
Ох, румяна ты, Алёна –
Прямо – пышный каравай,
Кровь молочная ядрёна,
Хоть садись к столу – хлебай!
Ширь – лазурные леса –
Густота – твоя коса,
Глубь таёжного простора
Не вместит пожара-взора.
Ох, красива ты, Алёна –
Взгляд стреляет восхищённо…
Но постой, о чём, Алёна,
В одиночестве у клёна
Плачешь горько, отчуждённо?
Неужели раздарёна
По-пустому красота?
Не молчи, ответь, Алёна,
Может, ты уже не та?
И молчит «не та» Алёна,
В одиночестве у клёна,
И не может слёз сдержать –
От себя ведь не сбежать.
* * *
Яркая, как вишенка,
Девушка-тбилишенка!
Как картина броская,
Яркочернокосая,
Знойночерноокая,
Стройная, высокая –
Крепкая, как деревце
В кедровом лесу.
Просто мне не верится,
Как в мечте несу
Жгучую, как перец,
Южную красу…
Имя прозвенело –
Звать чудно – Натела.
Это не по-нашему –
Я бы звал Наташею
Яркую, как вишенку,
Девушку-тбилишенку.
Захватило русую
Молодую голову,
Рвётся из безусого
Сердце бестолковое…
Да, ярка тбилишенка,
Как из солнца вышита,
И слепишь, как море,
Океан огня!
Только вот в чём горе:
Ты – не для меня,
Яркая как вишенка,
Девушка-тбилишенка!
* * *
Тебе не нужен взрыв души,
Любви девятый вал,
Ты ищешь почестей гроши,
Что я завоевал…
А я в тебе искал тепло,
Защитную весну,
Но солнце чувства не взошло
И не зажгло луну.
Застряло в воздухе:
Застряло в воздухе:«Чудак!»
И стук таксишной дверцы…
Седая голова –
Седая голова –пустяк,
Страшней –
Страшней –седое сердце.
* * *
А ну, давай! – плесни ещё в стакан –
Рванём за жизнь! Закуски нам не надо.
И вспомним мы, товарищ капитан,
Про страшную блокаду Ленинграда.
Твоя подлодка вгрызлась в невский лёд
Напротив вечной площади Сенатской –
Ты знал, что экипаж не подведёт –
Здесь выкован характер ленинградский.
Стояли малолетки у станков,
А танки-пушки создавали жёны –
И вкалывали все без дураков –
Сердца блокадой были заряжёны.
От холода и голода дома,
Как люди, стали все тощей скелета –
Блокада жрала души, как чума,
И никогда мы не забудем это!
Спасаясь от бомбёжек, из земли
Великий Пётр изрёк слова из стали:
«Мы не немецкий Питербурх спасли,
Мы Ленинград российский отстояли!»
А ну, давай, плесни ещё в стакан –
Рванём за жизнь! Закуски нам не надо.
И вспомним мы, товарищ капитан,
Про страшную блокаду Ленинграда.
Я пережил тебя – гляди, уже седой.
Не утешай меня, прошу тебя – не надо!
Как мой отец, ты – вечно молодой!
Ты – в памяти родного Ленинграда!
«Атаке века» уж за шестьдесят –
Войне давно б пора угомониться,
Но в бой сегодня вновь идёт солдат,
А вот зачем? – не можем мы врубиться!
Вон у твоей могилы свежий холм –
И мамы, жёны, дети снова плачут –
А русский он, чеченец иль хохол –
Ведь жалко всех – не можем мы иначе…
Прошу прощенья, если что не так,
Но жизнь сегодня крутит нами резко,
И пальцы вот сжимаются в кулак,
Что скажешь ты, товарищ Маринеско?!
Скажу: давай плесни еще в стакан!
На посошок! Напиться нам не надо!
И коль осталось там на донышке чуток,
Давай мы выпьем этот горький наш глоток, браток,
За то, что мы с тобой из Ленинграда!
* * *
Над Парижем туман сгустился –
Сакрэ-Кёр в небесах утонул,
Я с монмартрских высот спустился,
Сбросив груз впечатлений на стул.
И сижу посреди Парижа.
Новым Годом гудит Париж –
Сон меня, как котёнок, лижет
И стекает с монмартрских крыш…
Но душе шебутной не спится
На бульваре Рошешуар –
Над Парижем туман клубится,
Растворился усталый Макар…
* * *
Ты помнишь музыку блокады:
Сердцебиенье метронома,
Кукушку гулкой канонады,
Литавры гибнущего дома,
Сирены резкие рыданья,
Земных разрывов колебанья?..
Со звоном окон от снаряда
Визжали бомб литых громады…
Стонало сердце Ленинграда –
Царила музыка блокады.
Оглохший мозг был болью пьян.
Свистели флейтой пули в уши.
Волной шумел Невы орган,
Взывая к жизни наши души:
Мотив твердил, что не потух
Наш питерский мятежный дух,
Приневская земля строга –
Не ступит на неё нога врага!
И гордость – путь наш заповедный –
Ты придавала людям силы,
Чтобы вставали из могилы,
Чтобы ковали клич победный…
Гремела музыкой кровавая блокада
Под грохот буйных невских льдин,
В войну отцы не уступили Ленинграда,
И мы клялись, что никогда не отдадим…
