Галина ХОХЛОВА
(Ленинградская обл.)
|
* * *
Какая тишина! Не сплю,
Какая тишина! Не сплю,а так – ночую…
Я гулкой тишиной себя в ночи
Я гулкой тишиной себя в ночиврачую.
И время, усмирясь,
И время, усмирясь,сплело концы с началом.
Пришёптывает ночь
Пришёптывает пространства звук –
Пришёптывает пространства звукмолчанье…
И вдруг услышу я
И вдруг услышу яте голоса живые,
которые во мне рождаются
которые во мне рождаютсявпервые,
строфой слова звучат,
строфой слова звучат,что раньше затихали,
наперекор ночам –
наперекор ночам –становятся стихами.
Речка Оредеж
В краю таёжном, потаённо
не широка, не глубока
несётся вдаль неугомонно
шальной судьбы моей река.
Когда ворчат, когда воркуют,
перемывая валуны,
её живительные струи,
её седые скакуны.
Как северянка, синеока,
глядишь из хвойных берегов.
Как озорница, краснощёка,
в уборе серебристых мхов.
Ах! Речка Оредеж, девчонкой
в верховьях наших ты бежишь,
и тонким станом, речью звонкой
сердца людские бередишь.
Эпитафия
У погоста деревенского,
под раскидистой рябиной
всё мирское и вселенское
кажется мне днём единым.
* * *
Морозец очень лёгкий.
Ни ветерка.
И зеркалом далёким
блестит река.
Здесь глины красноватой
край берегов
застелен тонкой ватой
зелёных мхов.
Летит берёзок стая,
парит легка,
и в реку прорастает,
и в облака…
Бег Оредежи долог –
разливы, льды.
Я – в зеркале осколок
её воды.
Город ветров
Злобные ветры город пронзили:
Шквальная, чуждая, дикая сила.
Злобные ветры бьют по России.
В споре неравном люди бессильны.
Не во что верить, нечем согреться,
Гасят ветра пламень на сердце.
Город ветров и наводнений,
Город Петров – сумрачный гений.
Не азиат ты, нет! – Европеец!
Губит тебя племя лакеев…
Нет, не «окно» и не Мессия, –
Ты – словно пасынок в новой России.
* * *
Я живу,
Я живу,потому что когда-то
этот город не сдался врагу.
Я живу,
Я живу,потому что когда-то
в том голодно-холодном бреду
уцелела от бомб и налётов
та девчонка шестнадцати лет,
что, с войной подытожив все счёты,
свой двадцатый встречала рассвет.
Я живу,
Я живу,и со мной по соседству
город невский венчает весна.
Триста лет тебе, друг,
Триста лет тебе, друг,город детства!
Шестьдесят,
Шестьдесят,как умолкла война…
Мальчишкам шестидесятых
Луч Невского! Пронзи меня,
прямолинейно-беспощаден,
и освети в закате дня
мои седеющие пряди.
Верни в разгульную весну.
в сквозняк конца шестидесятых,
Где вы с гитарой на весу,
мальчишки наши, словно в латах,
идёте шумною гурьбой,
и нет забот – пусты карманы.
«Порвали парус…» – над толпой
летит в редеющих туманах.
И этот город – только наш!
И это – только наше время!
И весь бесхитростный багаж:
рюкзак,
палатка,
вдохновенье.
Незабудки
Незабудки, незабудки,
голубые огоньки…
Не забудутся минутки
нашей встречи у реки.
Не забудутся рассветы,
где встречалась нежность губ,
и гаданье в ожиданье
на ромашке: «люб – не люб».
Если это мы забудем,
что останется тогда?
В суете унылых буден
быстро старят нас года.
Незабудки, незабудки,
голубые огоньки!
Эти сладкие минутки
над обрывом у реки…
Гимн весне
Язычества – полна,
язычество – приемлю.
Язычницей уйду
когда-то в эту землю.
Хоть властные князья
язычество распяли
и: «Дев любить нельзя
в Купалы ночь!» – кричали,
всё ж старых тех богов
в своём мы носим сердце,
где теплится Любовь;
в неё вы, люди, верьте!
Язычницей приду,
на росном покрывале
тебя приворожу,
забудешь все печали…
Не стану лоб я бить
в компании старушек:
в языческой любви
запреты все – порушим!
Заклинание
Огни родного очага
и теплота сердечной власти
пускай хранят тебя всегда
в дорогах дальних от напасти.
Я обережный круг любви
держать над нами не устану,
и росы трепетной зари
залечат пусть любую рану.
Пусть соловей для нас поёт,
хмелея в зарослях черёмух,
и время пусть замедлит ход,
когда со мной ты в сладких дрёмах.
В моём окошке огонёк
пусть манит всё мечтой заветной,
чтоб никогда забыть не смог
мой долгий взгляд с улыбкой светлой.
Пусть обойдёт тебя беда,
заботы станут невесомы,
и стежки, где б ни шли, всегда
пускай ведут к родному дому.
Последняя любовь
Тройка дюжих кобылиц,
прокати по небесам!
Из божественных криниц
дай напиться облакам!
Дай взлететь в шальную высь
и не утонуть в тиши,
прогони дурную мысль
из встревоженной души.
Оседлаю кобылиц
Веру со Надеждою,
коренной впрягу Любовь
безоглядно нежную.
Взбудоражит бубенцом
песня беспечальная,
лейся, музыка, дождём –
музыка венчальная.
О! Последняя любовь,
ты – благословение.
Юность к нам приходит вновь,
словно откровение.
Тройка дюжих кобылиц –
моя зорька ранняя,
я смахну слезу с ресниц,
длись очарование!..
У Сороти-реки
Здесь было всё, чтоб стать поэтом:
безбрежный Сороти разлив,
и тишина, и зимний вечер
с вином лукавым на двоих,
и с Керн пленительная встреча;
и лёгкий флирт в тригорской зале,
где барышни певцу внимали,
дыханье жадно затаив;
и Пскова древние преданья;
загульной ярмарки язык,
нахальный, красноносый шпик,
тиски разлук, воспоминанья –
всё то, к чему поэт привык…
Смешенье воли и запрета
явило русского поэта!