Ирина ЖИВОПИСЦЕВА
(Санкт-Петербург)
|
Морская семья
Когда уходишь в море ты,
Хочу завыть морской волчицей.
Боюсь глубин – не высоты,
Куда упав, не возвратиться.
Уходишь в море, волк морской,
И долго на просторе рыщешь.
Я жду с тревогой и тоской –
Ценой тобой добытой пищи.
А рядом выводок волчат
Растущих – глупых и кусачих.
Они от жизни всё хотят:
Духи Шанель, «прикид» Версаче.
И всё же чувствую нутром:
Не за добычею ты ходишь.
Ты оставляешь тихий дом
И вольно на просторе воешь:
Тебя зовёт морская даль…
Хоть ты серьёзно ею болен,
Тебя вернёт моя печаль:
Любовь сильнее всякой воли.
* * *
Безвольные, слабые гроздья акаций
Так нежно, покорно в ладони ложатся.
Упругие, гордые гроздья сирени
В руках – непокорны, живут – без смиренья.
Их запах, цветы их – совсем не похожи,
Но суть их – прекрасное – чувствуешь кожей,
Душой обнажённой, распахнутым взором…
Зачем красота умирает так скоро?
* * *
Этот траур к лицу поздней осени:
Чёрных кружев изящно плетение.
А живые глаза яркой просинью
Вызывают восторг и смятение.
Любоваться порой увядания?
Восхищаться приметами смертными?
Это, значит, пришло понимание
Тайн, которые были запретными.
Водные погосты
Исчезли луга заливные –
Их морем отныне зовут.
Не знали деревья живые,
Что мёртвой водой их зальют.
Не видно их мощного роста –
Над ними взлетают мосты…
Печально стоят на погостах,
На водных погостах кресты.
Кресты – почерневшие ветви –
Вдали от подводной реки.
И видятся в призрачном свете
Старухи, кресты, старики.
* * *
Слышится – не слышится –
Это даль звенит.
Рожь волной колышется.
В золоте зенит.
Пчёлы басовитые
Вторят стону мух.
Воедино слитые
Звон и жаркий дух.
Как в горниле колокол,
Плавится июль.
Из окошка облаком
Вылетает тюль.
Из цикла «Из последних сил»
Спрятав золотую сердцевину
В зелени спасительных ладоней,
Встретил мой подсолнух середину
Осени, спелёнутый в бутоне.
Жажда мир открыть дарует силы,
Чтобы невозможное свершилось.
Поздно поднимается светило,
Из последних сил роняя милость.
И, раздвинув плотные ресницы,
Ставнями закрывшие оконце,
Глянул, как в открытую страницу,
Золотой глазок навстречу солнцу.
* * *
Разведённых мостов удивлённые брови
Над волнами печальными быстрой реки,
Убегающей вдаль от взаимной любови…
Их свиданья прекрасны, но так коротки.
Приникая к опорам, струями ласкаясь
К их могучим, надёжно стоящим ногам,
Постоянству и верности их удивляясь,
Волны мчатся покорно к другим берегам.
Плеск неверной волны так изменчив и нежен,
Так полярны натуры мостов и волны:
Камни точит волна, как изменою режет.
Изменить свою сущность они не вольны.
Над макушкой земли
Белая ночь – не бесцветная ночь:
Зори играют почти вкруговую.
Огненным золотом землю целуют
И хороводом кружиться не прочь.
Вот – на Востоке – весь в золоте лес.
Солнце – на Западе, за горизонтом,
Но отражается розовым зонтом –
Розовым облаком в сини небес.
Южный – за озером – в перьях весь край,
Смотрится райской залётною птицей.
Падают в озеро света частицы,
Словно монетки, – лови, подбирай!
Север – скрывает малиновый цвет
Зубчатой кромкой нахмуренных елей.
Пусть и неярко, пускай еле-еле,
Но пробивается солнечный свет.
Запад – законный, коронный закат
Празднует к полночи. Что торопиться?
Яркие полосы света-зарницы –
Ну, настоящий закат-мармелад!
В белые ночи все краски цветут:
Вот почему не заснуть до рассвета.
Светит сиянием радуги тут
Солнце, идя над макушкою лета.
* * *
Чашка в узорах клубничин,
Стол под клеёнкой простой,
Песни за окнами птичьи –
Лес, тишина и покой.
Солнечных сосен сиянье,
Елей торжественный фон –
Мира и сердца слиянье,
Счастья безмолвного звон.
Из цикла «Детство»
Где паслёнам бьют поклоны,
Где искрится лебеда –
В этот детский мир зелёный
Не вернусь я никогда.
Купырей прохладных влага
Не моих коснётся губ…
Знать, недаром чибис плакал
И вился дымок из труб.
Отгорели и отпели
Песни детства моего,
Чистым звоном отзвенели
Колокольчики его.
Из цикла «Каштаны»
Пожму я слабую ладошку
Зазеленевшему каштану:
Не огорчайся, брат, что рано
Пробился свет в твоё окошко.
Дышать холодным ветром нужно,
Пожалуй, с самого рожденья,
Чтоб в мир пришедшим поколеньям
Не жить никчёмно и недужно.
А через две недели к братьям
Иду я вновь по той аллее,
И сами тянутся смелее
Все листья для рукопожатья.
…Я не люблю телеэкрана –
Я ухожу туда, где вечер
Зарёю зажигает свечи
В ладонях каждого каштана.
Человек и жизнь
(Противостояние)
Чтобы смерть поднести к виску
Пистолетом, в руке зажатом,
Надо смертную выпить тоску
От любимых и от проклятых
И кричать себе, палачу:
«Не могу так жить! Не хочу!»
Чтобы яду выпить глоток,
Надо в жизни пройти три ада.
И, свершив последний бросок,
Затуманенно думать: «Надо», –
Прошептав себе, палачу:
«Не могу так жить, не хочу!»
Чтобы шею петлёй стянуть
И сломить естество протеста,
Надо жизни в глаза взглянуть
И увидеть: тебе – нет места,
И сказать себе, палачу:
«Не могу так жить, не хочу!»
Раньше имя своё и честь
Защищали простой дуэлью.
Суицид – это жизни месть,
Где подставлено сердце целью.
И кричит оно палачу:
«Не могу так жить, не хочу!»
Мой театр
Душа тоскует по театру,
Где старой пудрой пахнут ложи,
Где звуки терции и кварты
Настраивают жизнь, быть может.
Где за кулисами на сцене
Прописаны Великих тени.
Где ход времён в оркестре слышен,
Где на местах под самой крышей
Театром дышит юный гений.
Где дух взлетает к полусфере
И замирает в тёмном зале,
Где образами-образами
Искусство утверждает в Вере.
