Олимпиада ОСКОЛКОВА
(Санкт-Петербург, Москва)
|
* * *
В тиши задумчивой, в ночи
раскину крыльями объятья,
войду в летящем лёгком платье
в круг из серебряной парчи.
Пусть льётся сладость-песня горлом,
звук ладя из последних сил,
добра и ласки сея зёрна
в гармонно-песенной Руси.
* * *
Вновь кусты белоягодные зазвенели,
словно дети снежками засыпали их.
Как всегда в октябре их снежинки поспели,
залетели в мой стих.
Я хотела узнать в достопамятном лете
у весны, у дождя, у весёлых цветов,
где растут снеговидные ягоды эти?
Не сказал мне никто.
Скоро стужа на белом листе обозначит
каллиграфию веток, застынут кусты.
И обманутый мальчик вдруг горько заплачет
оттого, что плоды их мертвы и незрячи,
невкусны и пусты.
* * *
Рассвет окрасил пурпуром полнеба
и отразился в девственных снегах,
кристально воздух чист и пахнет хлебом,
сидящим в русских дедовских печах.
Деревня детства, бабушка седая,
заслонку отодвинув, смотрит в печь.
Узоры огневые оседают,
верша рисунок головы и плеч.
Хлеб вызрел – из печи да на лопати.
И в этот миг строга она лицом.
Как будто смотрят на неё с полатей,
её благословляя, мать с отцом.
Росное поле
1
Ромашка белотелая
стоит на ветерке,
неброская, несмелая –
на тонком стебельке.
Качается, качается:
поклонишься – сорви!
А лепестки кончаются
к разлуке ли, к любви?
2
Выйду в поле – росно!
Дымка к травам льнёт.
Ежик сенокосный
ноги обожжёт.
Выпью воздух чистый,
утону в стогах,
василёк душистый
изомну в руках.
Солнечная лодка.
бирюза да синь,
сладкая солодка,
горькая полынь.
3
Жду-пожду любимого,
а его всё нет.
Клина журавлиного
исчезает след.
Говорок заокал
чистый, как свирель.
Белокурый локон.
Где ты, русский Лель?
Смотрит в небо зорко,
рядом со стожком,
Василёк в опорках
сирым пастушком.
4
На желтке соломы –
скирды да стога.
На сердце истома,
сладкая тоска.
Утреннее небо
светит над слегой,
и ромашки – снегом
белым под ногой.
* * *
Любовь – всему основа.
О, чуда грань – рожденье!
В начале было слово,
но – после! – воплощенье…
И жизни не должно быть:
всё предвещало гибель.
Декабрьским злым ознобом
на стенах – стужи выбель.
Кругом снегов полотна.
глухая отдалённость,
Семипалатинск в окнах
хранит оледенённость.
В том месте, где когда-то
великий Достоевский
в снегах прозрел солдатом
всемирную известность,
сибирские морозы –
космическим масштабом,
и детской плоти слёзы
на пульсе мамы слабом.
Рождество
Внезапное очарованье
подбитых пухом зимних дней.
Смысл фразы. Лёгкое касанье
вечерних спутанных теней.
Походки, взгляда узнаванье,
проникновение миров!
Пространств, сердец и душ слиянье
с Любовью в светлый час Даров.
Звук слова, робко-осторожный,
тактичность жеста и руки,
и голос вечера тревожный,
и незаконченность строки.
* * *
Глядятся ночью в омуты глубокие
черёмухи – царицы черноокие.
Как лаковые Палеха шкатулочки –
черёмуховой рощи закоулочки.
Сшибали парни ягоды неяркие,
дарили девкам поцелуи жаркие.
Лилово-терпкий занавес черёмухи
тонул в Любви, как в чернооких омутах.
* * *
Рябина красная, ох, на сносях!
Устали слабы рученьки под грузом.
В листве резной каменьями висят
кораллом сочным налитые груди.
Боярышня! Рубины вкруг венца,
оранжевой парчой сияют плечи,
и знатной статью, и красой лица
вся из старинушки да русской речи.
И я застыла в страхе перед ней,
и зазвучала песня в верхолесье.
Иль в сердце у меня? Ещё нежней,
ещё тоскливей той известной песни,
где тонкая рябина вся горит
зарёй вечерней на раздолье голом
и удивлённо что-то говорит,
склонясь над окровавленным подолом.
Русский посох
Веди меня, весёлый посох,
по зову детства моего
в дорогу – к тем долинам в росах,
где сердце знало торжество
Свободы, изначально данной,
природным смыслом осиянной.
Всесильно светлое родство
по духу всех, кто верит в Благо,
в Добро, царящее над злом.
Деянье, подвиг и отвага
и продолженье жизни – в нём!
Полати
Знатное светило
одарило утром,
красными лучами
кружево ветвей.
Зашумели ели,
отозвались сосны,
вспенились берёзы
родины моей.
И волною света,
и волною жизни
чудно обновилось,
всё вокруг – поёт!
Грудь мою вздымает
сердце молодое,
утреннюю свежесть
горло жадно пьёт.
А земля росистым
серебром умыта.
Морем под ногами
плещется ковыль.
Тонут в дёрне тучном
конские копыта.
Корм любой дозволен:
из овса, травы ль.
Сколько совершенства
в непокорной стати!
Поднята над полем
гордо голова.
Стелется равнина,
что тебе полати,
да играет с ветром
грива-кудрява.
* * *
По всей России с посохом пройди.
Она огромна, нет ей повторенья!
И как – по строчкам – ткут стихотворенья,
сотки свой образ Родины в груди.